Ничьи котята - Страница 122

122

Борясь с накатывающими волнами тоски, она подошла к мужчине, встала рядом и крепко вцепилась в поручень перил. Надежная твердость железа успокаивала.

— Дядя… — несмело сказала она.

* * *

Сай неподвижно стоял на краю обрыва, чувствуя, как душный жаркий ветер треплет рубашку. Начинающееся опускаться к закату солнце раздражающе слепило глаза сразу с двух направлений — с неба и с океанской поверхности. Мыслей больше не осталось. Он не в состоянии и дальше выносить свою боль. С тех пор, как каменный пьедестал с телом Расумы опустился в огненное жерло крематория, прошла неделя — и душа упорно не желала исцеляться. Он даже отказался взять на работе отпуск на несколько дней, потому что страшился оставаться один в опустевшем доме. Но каждый вечер ему все равно приходилось возвращаться туда — в место, где каждая вещь все еще носила на себе отпечаток ее дыхания, ее веселого характера. Память продолжала терзать его и днем, и ночью, и ночью становилось хуже всего. Он метался на горячих простынях, и ему казалось, что стоит только повернуть голову, протянуть руку, чтобы ощутить ее упругое тело, услышать ровное сонное дыхание… Но ее больше нет. Обычная несправедливость — автокатастрофа, поздно нажатые тормоза, знак дорожного перехода, не защитивший ни ее, ни их еще не рожденную дочь. Несправедливость, так характерная для жизни, которую он более не в состоянии выносить.

Где-то там, позади, шумел Парк чудес, и тысячи людей беспечно развлекались всеми доступными способами. Завтра для них наступит новый рассвет, и новый день примет их в свои объятия. Сай пришел сюда в надежде, что сумеет вобрать в себя хоть капельку их счастья и безмятежности. Он ошибся. От вида беззаботно смеющихся мужчин и женщин камень на сердце лишь прибавил в весе.

Чувств больше не осталось. Лишь бесконечная серая тоска и боль затопили все вокруг, заставляя желать лишь одного: чтобы все кончилось как можно быстрее.

Он прислушался к себе. Да, все решено. Домой возвращаться незачем. Мелкие неоконченные дела больше не имеют никакого значения. Завещания он не оставляет, но сестра как-нибудь разберется и сама. И вообще, вряд ли мир рухнет после его смерти. Решение взвешено, обдумано и принято. Осталось лишь немного наклониться вперед, и силы гравитации довершат остальное.

Раздавшийся сзади и внезапно оборвавшийся дробный топот детских сандалий заставил его вздрогнуть от досады. Броситься с обрыва на глазах у ребенка — свинство чистой воды. Ничего. Дети — существа непоседливые, покрутится вокруг пару минут и умчится дальше по своим неотложным делам. Он потерпит.

За спиной — робкие шаги, тяжелое сбивчивое дыхание. Несмелый голос:

— Дядя…

— Да? — подавив раздражение, негромко спросил он, слегка повернув голову. — Что тебе нужно?

— Дядя, тебе очень плохо?

— Что? — от удивления он повернулся к девочке всем телом. — Но… откуда ты знаешь, молодая госпожа?

— Тебе очень плохо, я чувствую, — решительно сказала девочка, откидывая с глаз челку. — Дядя, так неправильно. Так нельзя. Почему тебе плохо?

— Беги по своим делам, молодая госпожа, — едва сдерживаясь, ровно произнес Сай. — Мои чувства тебя не касаются. Родители, наверное, тебя уже потеряли.

— Они умерли, — девочка зябко передернула плечами и, отвернувшись, стала смотреть вниз с обрыва, до белизны в костяшках вцепившись в поручень. — Они погибли в автокатастрофе.

— Вот как… — растерянно произнес Сай. Что-то непонятное шевельнулось в глубине океана тоски. Да, мир жесток и несправедлив. Все умирают именно тогда, когда должны жить и жить. И Расума, и их ребенок, который даже не успел родиться. Возможно, их дочь оказалась бы похожей на эту девочку. — Мне очень жаль, что так получилось, молодая госпожа. Прими мои соболезнования.

— Мама говорила, что в жизни всегда есть надежда. Что горе и печаль проходят, и жизнь продолжается. Дядя, я не хочу, чтобы тебе было так плохо, — она вскинула на него просящий взгляд. — Ты можешь улыбнуться? Пожалуйста?

— Нет, — покачал головой Сай. Тоска с новой силой нахлынула на него. Когда же девчонка уберется?

— А когда я жила дома с мамой, если я разбивала коленки или у меня болело горло, мама пела мне песенку про соловья. Она очень ее любила, — девочка не сводила с него умоляющего взгляда. — Хочешь, я спою ее тебе? Хочешь?

— Спой, молодая госпожа, — со вздохом произнес Сай. Очевидно, что от девчонки так просто не отделаться. Вот ведь привязалась… Но откуда она узнала, что ему плохо?

— Ага! — радостно кивнула та.

* * *

«Я хочу, чтобы ему стало радостно!» — загадала про себя Яна. Она верила, что если очень-очень верить в какое-то желание, то оно обязательно сбудется. Ну, может, не любое, но многие. Она отошла на два шага, повернулась и встала в позу, в которой, по ее представлениям, должны стоять настоящие певицы. Внезапно тоска незнакомого мужчины представилась ей в виде штормового моря, в котором огромные валы беспорядочно накатывают на берег, хлещут по гальке и с корнем вырывают смелые кусты травы, прорастающие между валунами. Она зажмурилась, чтобы глаза не мешали ей, потянулась вперед своими невидимыми руками — не так, чтобы ухватить, а так, чтобы обнять и ласково утешить — и запела.

Если боль и тоска сдавят сердце мое вдруг безмерно,
Я отправлюсь на юг, где прибой тихо берег грызет,
Там живет соловей в оперении скромном и сером,
Он поет по ночам, он не знает забот и хлопот.

Звезды ярко сияют ему с вышины, с небосвода,

122